Урок 10, Часть 3
Достоевский "Братья Карамазовы"
Часть 2
Для Алексея старец Зосим был очень большим авторитетом, он видел в нем, как и весь народ, который приходил на поклон к старцу, хранителя Божьей правды. Алексей был уверен в том, что после смерти Зосим принесет большую известность их монастырю. Зосим вообще у многих имел авторитет, в том числе и у монахов. Были и завистники и ненавистники, конечно, но таких было все меньше.
Алеша не был знаком с Иваном, хотя они и виделись уже. Алексей не мог с ним никак заговорить и был уверен в том, что Ивану просто не до него, т.к. в голове у Ивана какие-то свои дела и мысли. Так же он считал, что Иван относится к нему с каким-то презрением, ведь тот образованный естественник атеист, а Алексей послушник.
Разницу между братьями видел Алексей в образовании - Дмитрий хоть и старшим был, но в сравнении с Иваном он был необразованным вовсе, да и характеры у них были разные.
В келье у старца Зосима планировалось собрание по поводу раздела имущества между Дмитрием и отцом его Федором Павловичем. Алешка понимал, что предмет собрания фальшивый. На встрече планировал быть Миусов, который преследовал свои интересы, а также он был атеистом, как и Иван, который тоже планировал посетить это собрание. А Федор Павлович и вовсе будет ломать комедию и Зосим ни для кого не был авторитетом, кроме Алексея - он трепетал за него, за славу его, боялся оскорблений ему, особенно тонких, вежливых насмешек Миусова и недомолвок свысока ученого Ивана, так это все представлялось ему.
Книга вторая
Петр Фомич Калганов - родственник Миусова, 20 лет, рассеян, задумчив, иногда один на один разговорчив и весел, приятель Алеши. Сконфузился от того, что дал нищему гривенник, но ему на это никто ничего не заметил и он сконфузился от этого еще больше.
Миусов и Федор Павлович вели себя отвратительно, на мой взгляд, войдя в монастырь. Первый все время разглядывал имущество и территорию, задавался вопросами о захоронениях, которые должны были дорого обойтись, в общем, глядел он на все, а в голове - счеты. Делал он замечания Федору Павловичу, чтобы тот вел себя подобающе, а в голове у самого все иначе, особенно мнение его о старце: «
По всем признакам злобная и мелко-надменная душонка». Федор Павлович мне и вовсе показался каким-то не серьезным человеком, даже может быть балагуром, интересовался как обстоят дела с прихожанками и общается ли с ними старец. Про предыдущего старца он говорил, что тот по слухам женщин палкой избивал, хотя местный монах это опроверг. С какой-то издевкой и сарказмом он вел себя: "
Извиняюсь за него (за Дмитрия)
, священный старец! (Алеша весь так и вздрогнул от «священного старца».)". Не следил, что говориться, за своим языком и вставлял неуместные шутки и каламбуры, которые делали из него шута. Не смотря на то, что Миусов был атеистом, он знал, что даже вольномыслящие и ученые люди, входя в эту обитель, падали на колени и приходили сюда с уважением, а Федор Павлович ломал тут комедию, хотя тут же лепил отговорки, называя себя юродивым. Испанский стыд и гнев - вот что испытывал Миусов. Федор как пресмыкающееся какое-то: то он перед Миусовым скачет на задних лапках, то перед Зосимом - противный тип. Зосим сказал ему больше не лгать, а тот как тараторка какая-то, и... Ой, да пошел он..... Старец собрался уходить и Алешка был рад, что тоже уже уйдет отсюда, но еще и рад он был тому, что старец не обозлился и не обиделся на Миусова и Федора.
Приходила к Зосиму барышня с дочкой Лизой, которая ходить не могла. Барышня жаловалась старцу, что не может бескорыстно делать добрых дел людям и даже исповедуясь старцу, она ждала от него похвалы за свою правду. А Лизе он сделал замечание за то, что та смеялась над тем, как Алешка конфузится, глядя на нее, но выяснилось, что Лиза с Алешкой давно уже знакомы и Алешка учил ее читать и на руках носил. Лиза попросила прощенья за свои насмешки, а старец пообещал отпустить Алешку к ним в гости.
Короче, разговор идет о церкви и преступниках. Старец говорит, что церковь не отрекается от преступников, а наоборот даже их жалеет и позволяет преступникам раскаяться. Это государство механически отделяет преступника от общества, а церковь - нет. Только перед собой, как перед сыном церкви, человек может раскаяться. Там же, где церковь стала государством и растворилась в нем, - преступник отделяется от государства, а соответственно и от церкви. Я так это понял