Поэзия 🌿

[seves]

доброе утро

Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И утром, расставаясь обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.

Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить…
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено – и в радости, и в горе
Быть рядом… Но при этом не любить…

Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке…
И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять…

Вот так и вьётся эта канитель —
Легко встречаются, без боли расстаются…
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться.

Как много тех, с кем можно лечь в постель…
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И жизнь плетёт нас, словно канитель…
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.

Мы мечемся: – работа… быт… дела…
Кто хочет слышать- всё же должен слушать…
А на бегу- заметишь лишь тела…
Остановитесь… чтоб увидеть душу.

Мы выбираем сердцем – по уму…
Порой боимся на улыбку- улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться..

Как много тех, с кем можно говорить.
Как мало тех, с кем трепетно молчание.
Когда надежды тоненькая нить
Меж нами, как простое понимание.

Как много тех, с кем можно горевать,
Вопросами подогревать сомнения.
Как мало тех, с кем можно узнавать
Себя, как нашей жизни отражение.

Как много тех, с кем лучше бы молчать,
Кому не проболтаться бы в печали.
Как мало тех, кому мы доверять
Могли бы то, что от себя скрывали.

С кем силы мы душевные найдем,
Кому душой и сердцем слепо верим.
Кого мы непременно позовем,
Когда беда откроет наши двери.

Как мало их, с кем можно – не мудря.
С кем мы печаль и радость пригубили.
Возможно, только им благодаря
Мы этот мир изменчивый любили.

Эдуард Асадов
Арбуз.

 

[Натусик]

Сватовство.
В Сибири был обычай:во время сватовства невеста должна была вымыть ноги жениха,а после выпить эту воду.Лишь в этом случае она считалась достойной,чтобы её взяли в жены.

Сорок первого года жених,
На войну уезжавший назавтра в теплушке,
Был посажен зиминской роднёй на поскрипывающий табурет.
И торчали шефровых фартовых сапог ещё новые бледные ушки
Над загибом блатных голенищ,
На которых играл золотой керосиновый свет.
Сорок первого года невеста вошла с тяжеленным,
Расписаным розами тазом, где тихонько дымясь,
Колыхалась тревожно вода.
И стянула она с жениха сапоги,
Обе рученьки ваксой запачкала разом,
Размотала портянки и делала всё без стыда.
А потом окунула она его ноги босые
В мальчишеских цыпках так,что вздрогнув невольно,
Вода через край на цветной половик пролилась.
И погладила ноги водой с бабьей нежностью пальцев девчоночьих зыбких,
За алмазом алмаз в таз роняя из глаз.
На коленях стояла она перед будущим мужем убитым,
Омывая его наперёд,чтобы если погиб-то обмытым,
Ну ,а кончики пальцев так ласкали любой у него на ногах волосок,
Словно пальцы крестьянки- на поле любой колосок.
И сидел ее будущий муж-ни живой и ни мертвый.
Мыла ноги ему,а щеками и чубом стал мокрый.
Так прошиб его пот,что вспотели слезами глаза,
И заплакали родичи и образа.
И когда наклонилась невеста,чтоб выпить с любимого воду,-
Он вскочил, ее поднял рывком,усадил её,словно жену,
На колени встал сам,с нее сдёрнул цветастые чесанки с ходу,
В таз пихнул ее ноги,трясясь, как в ознобном жару.
Как он мыл её ноги- по пальчику ,по ноготочку !
Как ранетки лодыжек в ладонях дрожащих катал!
Как он мыл её! Будто свою же , ещё нерожденную дочку,
Чьим отцом после собственной будущей гибели стал!
А потом поднял таз и припал-
Аж эмаль захрустела под впившимися зубами,
И на шее кадык заплясал-
Так он пил эту чашу до дна,
И текла по лицу,по груди, трепеща,
Как прозрачное , самое чистое знамя,
С ног любимых вода,
С ног любимых вода.

Евгений Евтушенко

 

[Оксана1974]

А перед тем, как отправиться в Вечность
Будет примерка на человечность.
Все мы друг другу портными случимся.
Что накроили, в то облачимся.
Только не плачьте. Пожалуйста, верьте:
Мы не нагими достанемся смерти.
Тело оставив, наденем одежды
Из милосердия и надежды.
Шейте друг другу наряды из ласки.
Красьте любовью их в яркие краски.
Ближним тепла не жалея и хлеба,
Не для земли шейте ризы, для Неба.
Путь свой земной, как стежки, совершая,
Шейте для Вечности, телом ветшая
Шелком добра, не линялым во веки.
В жизнь облачайтесь душой, человеки.

 

[Антуанетта]

Давайте делать добрые дела!
Не на показ, а от души, от сердца,
В людскую доброту откроем дверцу,
Хоть эта дверца так еще мала.

Давайте вместе сотворять добро:
Дарить улыбку, теплый взгляд, подарки,
Жизнь серую немного сделать яркой -
Творить добро, и отпускать в окно!

Давайте вместе добротой страдать!
Сочувствовать, блага дарить друг другу,
Быть центром добродетельного круга,
И руку помощи друг другу подавать!

Давайте в доброту будем нырять,
С собой прихватывая преданного друга,
Оказывать тем, кто в нужде услугу,
И место бабушкам в трамвае уступать.

Давайте "заразимся" добротой,
И не найдем лекарство от "недуга",
А станем только заражать друг друга
С молниеносно-дикой быстротой!

Давайте добрые дела вершить!
Для этого необходимо мало:
Улыбка и желанье, для начала,
И вот - уже добро не победить!

 

[Антуанетта]

Вставали рано, а ложились поздно.
Он говорил ей: "Скоро будет лето,
уедем к черту в глушь смотреть на звёзды,
и даже без обратного билета.

Сорвёмся в "далеко" — бежать от тучи
и не успеть. Дремать на сеновале.
Варить компот. Вернёмся, как наскучит,
хотя я в этом сильно сомневаюсь.

Ори с котами песни во всё горло
— никто не посчитает за дебила".
Он говорил — она любила город.
Но и его, естественно, любила,

поэтому и слушала вполуха,
снимая с кофе бархатные пенки.
Купили дом — не дом, а развалюху
с дырявой крышей. Сущие копейки.

Поехали. Оставили квартиру
на попечение бдительной соседке.
Такое солнце в пятницу светило,
лучи сочились прямо через сетку.

И отчего-то улыбались люди.
И потерялась в рюкзаке заколка.
Он говорил ей: "То ли ещё будет".
Она считала — это ненадолго,

мгновение от выдоха до вдоха,
залечь в себя, пережидая бури.
А оказалось — там совсем неплохо:
подкрасить, подлатать, подштукатурить,

и можно жить, и чуду дать случиться
под шепот ветра, сказки домового.
Вставали рано — спать мешали птицы.
Ложились поздно — не давали снова

ватаги соловьиных новобранцев.
Другого шума не было, что странно.
И дом им так понравиться старался,
что выгнал и мышей, и тараканов

метёлкой, смехом, кистью виноградной
красиво и с изяществом владея.
Он говорил: "Решай, пора обратно?"
Она: "Да нет, давай ещё неделю".

Такой туман во вторник плыл молочный
— жалели, что не видно звездопада.
Но дом был счастлив, абсолютно точно.
Ну много ли домам для счастья надо?

Цвели бы груши, яблони, черешни,
пеклись бы пироги и пахло б щами.
Молчали грустно, уезжали в спешке.
Он говорил: " Мы быстро, обещаем".

И вот апрель. И на краю планеты
дом протирает чашки, ложки, блюдца
и вспоминает — скоро будет лето.
А будет лето — и они вернутся.

 

[Малибу]

Медвежонок идёт к мамане
по дороге, убитой солью:
"Мама-мама, смотри — я ранен.
Мама-мама, смотри — мне больно.
Забери меня снова в детство,
где малина и снов комочки".
Мать-медведица нянчит сердце.
На ветвях набухают почки,
и становится день зелёным,
и становится день красивым.
Мир качается, запелёнан, но крест-накрест, внахлёст, насильно.
Медвежонок принёс под мышкой
три предательства, две ошибки. Тот момент, когда он был лишним,
тот момент, когда он был гибким,
тот момент, когда выбил раму, когда чуть не лишился друга.
"Я дурная зверюга, мама.
Очень добрая, но зверюга".
Мать-медведица гладит лапой по косматой башке и плачет.
Тусклым солнышком светит лампа,
тускло светит медвежий мальчик.
И тогда мальчик слышит голос,
то ли матери, то ли бога:
"Там, где тени выходят горлом, там и будет твоя берлога.
Запах дерева, бусы леса там вплетают дриады в косы.
И приручены будут бесы, и черничными будут росы.
Только ты принеси в котомке три прощения, две надежды.
Милый, рвётся всегда, где тонко.
Славный, рвётся всегда, где нежно.
Жизнь вообще не про то, что предан, что растерзан и что раздавлен.
Жизнь, ты знаешь, она про небо, про моря, про цветы, про дали.
Про любовь, а не про остылых, про дома, а не про могилы.
Зря я, что ли, тебя растила?
Зря я, что ли, тебя чинила?
Ворожила слова, заплатки, колыбельные и советы.
Спи, мишутка, в берлоге сладко
до щебечущих птиц на ветке.
Просыпайся большим и новым.
Я закрою на холод ставни.
Я повешу на дверь подкову,
зачарованный дар кентавра,
крылья северного сиянья,
лишь бы, сына, не слышать больше:
"Мама-мама, смотри — я ранен,
мама-мама, смотри — мне больно".

С просторов интернета.

 

[vinta]

Хочешь гляди, а не хочешь, так не гляди:
Я уродилась с огромной дырой в груди.
И чтоб ночами от ужаса не кричать,
Все родные решили не замечать.

Доктор, порассмотрев на стене ковры,
Через меня, сообщил мне, что нет дыры.
Мама навешала елочной мишуры.
Папа велел мне стыдиться своей хандры.

Я лила в нее кофе, несла цветы,
Чтобы как-то спасаться от пустоты.
Я вставляла туда мужчин, подруг,
Книги, идеи, работу и все вокруг.

Складывала конфеты и шоколад
Тоннами. А потом листовой салат.
Мужа, ребенка, машину, свои мечты,
Яркие безделушки, смартфон, кресты.

Позже болезни. С надеждой смотря вокруг,
Преданным взглядом, искала, ну где тот друг,
Принц, целитель, гуру или святой,
Кто мне поможет справиться с пустотой.

Сразу была готова впустить любя
Первого встречного, но не саму себя.
Будто собака голодная в конуре,
Будто бы нищенка у проходных дверей.

Стыдно подумать, что делала, где спала
С кем ночевала, что ела, о чем врала.
Как наутро, сделав приличный вид,
Всем говорила, что вовсе и не болит...

В новеньких платьях, дыхание затая,
Тайно мечтала, что я, наконец, - не я.
Красила волосы в неисправимый цвет,
Рьяно старалась нарушить любой запрет.

Годы идут, и я снова ответ ищу.
Радуюсь разному, и о больном грущу.
Рая не будет. Но кажется, будто свет
Светит мне в душу. И в ней говорит поэт.

Ну а когда недостаточно света дня,
Луч пробивается будто бы из меня.
Через мою дыру, словно в лупу дней,
Люди рядом видят себя ясней.

Сами приходят и часто благодарят.
Вечно в нее мне что-нибудь говорят.
Дети целуют краюшки пустоты,
И доверяют мне тайно свои мечты.

Кто-то (вот это истинно удивил!)
Даже признался моей пустоте в любви.
Как-то художник пришел и, разинув рот,
Мне говорил, что не видел таких пустот.

Кто-то заметил, что тихая пустота
Всех принимает о объятия. И тогда
В ней происходит чудо. И если встать,
Не шевелясь, начинает нас исцелять.

Я бы хотела сказать вам, что все ништяк,
И что дыра затянется просто так.
Но вы простите, я точно не буду врать,
Я не знаю, как мне её залатать.

Мудрые говорят, к сорока годам,
Там, на месте дыры, остается шрам.
Если погода к нам, смертным, благоволит,
То он почти не ноет и не болит.

Может быть по прошествии многих дней
Я успокоюсь и стану чуть-чуть мудрей.
Даже однажды пойму, что дыра и грусть
Точно размером с Бога. И улыбнусь.

Точно размером с душу. И, не спеша,
Я осознаю, что это и есть душа.

(Из просторов интернета)

 

[Антуанетта]

Есть горячая вода.
Хлеб, картошка, чашка с чаем.
Только это ерунда -
Мы её не замечаем.

Крыша есть над головой.
Не такая. Слишком тесно.
Книги, фильмы, парк с листвой.
Не хотим. Неинтересно.

Дети, близкие, друзья,
Руки-ноги - всё на месте.
Не хватает для житья...
Денег сто? А надо двести.

Вещи, мебель, Интернет,
Небо, звёзды, зимы, лето -
Мало... Многого ведь нет -
Что ж благодарить за это...

Надо больше с каждым днём.
Список этот нескончаем.
То, что хочется - мы ждём...
То, что есть - не замечаем...

© Любовь Лерокс

 

[Anna2104]

Я себя не мыслю без России,
Без её берёз и тополей,
Без её невыплаканной сини,
Без её заснеженных полей.

Без её работника и бога —
Человека с опытом Левши,
Без её Есенина и Блока,
Без её пророческой души.

Я себя не мыслю без России,
Без родной земли, где все моё,
Где легла мне на сердце впервые
Песня колыбельная её.

Без её легенд и сказок вещих,
Горных ветров, горьких как полынь.
Без её преображенных женщин
Из безвестных Золушек в богинь.

Без её железных комиссаров,
Падающих с песней на устах,
Без её космических Икаров
На своих немыслимых постах.

Без её неизмеримой силы,
Без её распахнутых морей...
Я себя не мыслю без России,
Без её любви и без моей!

Марк Лисянский

 

[Антуанетта]

«Если…» Р. Киплинг (перевод С. Маршака)

О, если ты спокоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, сможешь снова-
Без прежних сил – возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если сможешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!»

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег,-
Земля – твое мой мальчик, достоянье!
И более того, ты – человек!

 

[Антуанетта]

Р. Киплинг "Серые глаза - рассвет"

Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.

Чёрные глаза — жара,
В море сонных звёзд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.

Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.

Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полёта.

Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, чёрных.

Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю — в том нет вины —
Все четыре этих цвета.

Перевод К. Симонов